Владимир Поляков

39-й Ордена Александра Невского, Никопольский, Отдельный Разведывательный авиаполк

В далекий край товарищ улетает

В 1936 году мой отец Поляков Евгений Матвеевич (1911 - 1992), в ту пору только что закончивший Оренбургское летное училище по специальности летчик-наблюдатель или, как стали называть в дальнейшем штурман, получил назначение в город Старый Быхов, во вновь формируемый 39 скоростной бомбардировочный авиационный полк. Уже в ту пору отец имел три кубика и звание старший техник, так как до этого закончил Вольское авиационное училище и успел послужить в Хабаровске авиатехником на ТБ-3, а затем военным представителем на авиационном заводе. В связи с массовым формированием авиационных полков было принято решение отправить на ускоренные курсы авиационных лётчиков-наблюдателей командиров различных профессий. Так из авиатехников отец стал штурманом. Его военная карьера начиналась практически заново.

Полк формировался на базе новейших по тому времени самолетов СБ. В течение всего довоенного периода он принимал участие во всех воздушных парадах над Москвой. Отец рассказывал, что каждый самолет перед вылетом осматривался сотрудниками НКВД.

Аресты 1937 года в памяти родителей именно по Быхову не сохранились. А вот в месте первоначальной служба отца, после их отъезда был арестован практически весь командный состав. Их обвиняли в организации покушения на Ворошилова, который якобы должен был приехать на Дальний Восток. Моих родителей, это событие, вероятно, не должно было коснуться, если бы не одна деталь. До замужества, еще в Симферополе мама работала секретарем директора швейной фабрики (Швейпрома) и хорошо печатала на пишущей машинке. Об этом стало известно в штабе бригады и ее несколько раз привлекали для распечатывания каких-то срочных документов. Кроме того, жена командира бригады тоже была родом из Крыма. Мама стала бывать у нее дома. Все это не понравилось отцу, человеку чрезвычайно гордому, но в данном случае скромному младшему воентехнику, который в тот период находился на самой низкой ступени в военной иерархии бригады. Отец категорически запретил маме работать в штабе и встречаться с женой комбрига.

Впоследствии все работники штаба, включая секретарш, жен командного состава были арестованы. Возможно, что интуитивно отец отвел от семьи очень серьезную беду.

Просматривая в военкомате личное дело отца, я обнаружил справку, в которой указывалось: "Освоил полеты на 7000 метров". Вспомнились рассказы отца о том, что летали они без кислорода и однажды, уже дома, отец почувствовал, что ослеп. Перепуганная мама позвонила в госпиталь. Вскоре выяснилось, что это случилось со всеми экипажами, которые летали на 7 000 метров. Ослепших летчиков и штурманов изолировали от семей. Гуськом водили в столовую, в туалет, давали какие-то напитки. Дня через два зрение вернулось, но больше без кислорода так высоко уже не летали.

Впоследствии в одной из публикаций я обнаружил следующую запись:

"Так же запутал генерал-лейтенант Пумпур дело с высотной подготовкой, отменив существовавшие в ВВС КА формы отчетности, где требовались данные о числе летчиков, летающих на 6000, 7000, 8000, 9000 метров, и ввел форму отчетности, требовавшую указывать число летчиков, летающих на "6000 м и выше", что запутывало и тормозило дело с обучением высотным полетам".

Как рассказывала мама в один из дней в полку впервые проходили прыжки с парашютом. Вечером отец поделился своими впечатлениями. Прыгать ему совершенно не понравилось. Надо было выбираться из кабины ползти по крылу и только потом отпускать руки и падать вниз. Собственно говоря, самого прыжка как такового и не было. Так получилось, что этот прыжок оказался для моего отца первым и последним.

Все участники прыжков получили парашютные значки. Примечательно, что в тот год они были еще номерные. У моего отца № 18754.

Началась война в Испании. Стало известно, что 39-й полк отправится на нее в полном составе. Попрощались с семьями и дня три проторчали на аэродроме в ожидании команды на перелет, но ее все не поступало. Наконец, стало известно, что Польша отказалась пропустить наши самолеты через свою территорию и полк в Испанию не полетит. Только вернулись домой и уже успокоились, как сообщили, что в Испанию отправятся отдельные экипажи.

Впоследствии, читая мемуары Ильи Эренбурна "Люди, годы, жизнь" я обнаружил упоминание о том, что летчик Юханов фактически спас ему жизнь, вывезя его на самолете уже из практически занятого франкистами города. Имя Дмитрия Юханова, впоследствии генерал-лейтенанта авиации мне было знакомо по рассказам родителей. В 1936 году он был командиром эскадрильи в 39 полку и соседом по дому.

В книге воспоминаний участников испанских событий я обнаружил очерк бывшего штурмана 39 с.б.а.п. К сожалению, книги не оказалось сейчас под рукой, кажется его фамилия Овчинников. Я показал фотографию маме, и она его вспомнила, как соседа по дому. В его воспоминаниях меня поразило то, что в Испании он успел совершить несколько сот вылетов. По-видимому, это объяснялось исключительными погодными условиями, да и летали, наверное, на небольшие расстояния. Но самое, по-видимому, главное заключалось в том, что СБ - "Скоростной бомбардировщик", был в ту пору самым современным самолетом, и поскольку авиации у республиканцев было очень мало, то и гоняли экипажи и в хвост и в гриву.

Все "испанцы" вернулись в полк героями. Как правило, награждали по следующему принципу: летчик - орден "Ленина" или "Боевого красного знамени"; штурман - "Боевик" или "Красна Звезда", техник - "Звездочка" или медали "За отвагу" или "За боевые заслуги". "Боевик", "Звездочка", "За б.з." так, в летных кругах сокращенно называли эти боевые награды.

Но что более всего поразило сослуживцев, так это тот факт, что практически каждый "испанец" привез новые французские велосипеды, которые вызывали истинную зависть. Впрочем, в полку никто из вернувшихся, уже не задержался: кто-то уехал учиться в академию имени Жуковского, кто-то сразу же ушел на повышение. Отцу запомнился стремительный взлет одного из его товарищей той поры. Штурман звена, вернувшись с Испании с орденом "Ленина", он сразу же получил звание дивизионного комиссара (равноценно генерал- майору) и должность, политработника крупного масштаба.

Вторая мировая война началась для 39 с.б.а.п. в сентябре 1939 года. Полк бомбил польские воинские части, а затем перелетел в Пинск на новое место базирование. Когда мама переехала к отцу, то была поражена тому контрасту, который разделял советскую Белоруссию и Белоруссию, бывшую частью панской Польши. На базаре было изобилие продуктов, в многочисленных магазинах и лавках товары, о которых в СССР не смели и мечтать. Мама растеряно спросила отца: Как же так? Ведь мы пришли их освобождать, а они живут лучше нас? Ответ отца поразил меня. У них частная собственность, а именно она залог процветания!

Откуда такие взгляды были у моего отца, даже трудно сказать. Правда много лет спустя, работая в Крымских архивах, я обнаружил, что моя бабушка - мать отца Эстер Вениаминовна Туршу или после выхода замуж и крещения Анна Вениаминовна Полякова происходила из очень богатого и знатного караимского рода, ее отец был почетным гражданином Евпатории, дедушки городскими головами Феодосии, Евпатории. Прадед Сима Бобович в своем доме принимал самого императора. В анкетах же отец всегда писал: отец - телеграфист, мать - учительница, что, в прочем было истинной правдой.

Сразу же после польской компании полк получил приказ перелететь в Вильно. Рассказывая об этом периоде своей жизни, отец всегда недоумевал, почему в Литве не было никого кроме авиаторов. Уже потом, когда мне довелось гостить в Вильнюсе, то мои новые друзья преподаватели какого-то Вильнюсского техникума, с которым мы завязали дружеское общение, рассказали, что по какому-то кабальному договору Литва предоставила СССР аэродромы для авиационных баз.

Мама оставалась в Пинске и о событиях в Вильно знала только из писем отца. Предполагалось, что скоро туда переедут и семьи. Отца поразил тот факт, что в доме, в котором он жил, при открытии двери включалась лампочка на лестнице, но как только дверь закрывалась - лампочка выключалась. Из Вильно в полк постоянно шли посылки и мама рассказывала, как жены в куче посылок выбирали свои. Как правило, мужья присылали платья, кофточки, нижнее белье. Все это было высочайшего качества. Однажды случился такой курьез. Одна из жен не понимания, что такое "нижнее белье" надела великолепную ночную рубашку и пришла в ней в Дом Красной армии.

Все ожидали переезда в Вильно, но в планах командования что-то изменилось, и 39-й полк вернулся в Пинск. Мама до сих пор с сожалением говорит о том, что, как им не повезло и в Вильно они не попали. Их место занял 36-й авиационный бомбардировочный полк, который и перевез туда свои семьи. В последствие, читая книгу Владимира Литвинова "Коричневое ожерелье", я обнаружил рассказ о том, что все без исключения жены и дети авиаторов оказались в плену и прошли ужасы фашистских концлагерей. Особенно меня поразил рассказ о жене начальника связи 36 авиаполка, которая погибла в концлагере за ее связь с подпольем. Фактически на ее месте должна была быть моя мама, которая прожила 95 лет. Так, она и неведомая нам женщина поменялись судьбами. И обмен этот был совершенно не равноценный.

В Вильно отец каким-то образом общался с лётчиками буржуазной Польши. Когда он узнал на сколько больше жалование у его "буржуазных" коллег, то был шокирован. Это не шло ни в какое сравнение с тем, что получали авиаторы в РККА.

С началом финской компании полк перелетел на аэродром Ладейном поле. Морозы стояли очень сильные, и когда поступила первая боевая задача на вылет, то оказалось, что техники не в состоянии запустить моторы. Полк бездействовал несколько дней, пока кто-то из мотористов не сообразил заливать в двигатели горячее масло.

В середине января 1940 года полк входил в состав ВВС 8-й армии, которой командовал Герой Советского Союза комбриг И.И.Копец, в состав 13-й скоростной бомбардировочной авиабригады, состоящей из 3-го т.б.а.п, 18 с.б.а.п. и 39 с.б.а.п. В полку в ту пору числилось пятьдесят восемь самолетов СБ.

13-й с.б.а.б. командовал один из первых героев Советского Союза И.В.Водопьянов.

Впрочем, для отца это был уже второй случай встречи с Героем. Первым был Алексей Каманин, который улетал на Челюскинскую эпопею из их авиабригады, и вернулся уже всемирно известным летчиком.

В последствие, читая мемуары Каманина о том периоде, я обнаружил одно совпадение. В личном деле отца я прочитал поразившую меня фразу: "В воздухе стреляет хорошо, на земле - плохо". Разъяснение я получил в воспоминаниях Каманина. Оказывается в бригаде проходила серьезная проверка. Все шло отлично, как вдруг выяснилось, что из личного оружия все отстрелялись очень плохо, что и повлияло на общую оценку.

За всю финскую войну отец совершил 16 боевых вылетов. Запомнились они ему полным отсутствием каких-либо ориентиров: кругом снег, снег, снег. Их основным противником в воздухе были английские истребители, которые иногда доставляли достаточно хлопот. После одного вылета техники обнаружили в кабине две дырки от пуль и вставили в них камышинку. Изумило их то, что, кто бы, не садился в кабину, камышинка упиралась прямо в голову. По их просьбе отец вновь сел на свое место и тогда все увидели, что камышинка прошла рядом со шлемом. Отец снял его и обнаружил царапину. Много лет спустя, когда я, пятнадцатилетний юноша, гордо заметил, что стал выше отца ростом, он рассказал мне эту историю о камышинке и о том, что будь он на пару сантиметров выше, то меня никогда бы не было на свете.

В один полет в составе их экипажа полетел кинооператор из Москвы, он так увлекся съемкой, что далеко высунулся из кабины, а далее произошло непоправимое - в руках держащего его за ноги отца остались валенки, а кинооператор вывалился из самолета. Случай этот не имел для отца никаких последствий. В Москву сообщили, что кинооператор "погиб при исполнении обязанностей во время боевого вылета", что, в сущности, было истинной правдой.

Однажды в Ладейное Поле приехал начальник Главного политического Управления РККА Лев Мехлис. Он потребовал созвать на совещание всех комиссаров частей, и когда все собрались, то оказалось, что комиссар одной из эскадрилий 39 полка Бакурадзе отсутствует. Причина уважительная - он совершал боевой вылет. На Мехлиса факт боевой работы комиссара произвел неизгладимое впечатление. Дождавшись его прилета и лично увидев, как тот усталый выбирается из самолета, на котором явно были видны следы пробоин, Мехлис, ничего не сказав, уехал, но уже на следующий день пришел Приказ о награждении Бакурадзе орденом "Боевого Красного Знамени". За всю финскую войну это было единственное награждение в полку и такое вот несуразное. Бакурадзе, скромного парня, прекрасного человека, не подначивал в те дни разве что ленивый.

Именно на финской отец неожиданно для себя осознал, что теперь он больше начальник связи, нежели штурман. Дело в том, что еще в Быхове на всех штурманов звеньев были возложены дополнительные "общественные" обязанности: друг отца Володя Бабенко стал начальником боевой подготовки и отвечал за освоение пулеметов и соответственно стрельбу; штурман Гриша Давыдов - начальником химической подготовки, а отец - начальником связи. Думаю, что это назначение не было случайным, так как мой дед Матвей Поляков еще до революции был механиком Симферопольского телеграфа, какое-то время на аппаратах "Боде" работала телеграфистской моя бабушка, и потому детство отца проходило среди этого телеграфного хозяйства.

Все изменилось после одного боевого вылета. Их встретили небывалым огнем над целью, а когда вернулись домой и уже сели на свой аэродром, откуда ни возьмись, прилетел бомбардировщик и сбросил бомбу прямо на взлетное поле. Она упала буквально рядом с самолетом отца, но экипаж совершенно не пострадал, хотя вокруг было с десяток убитых и искалеченных. В это момент, когда отец еще не осознавал, жив он или мертв на него набросился кто-то из старших командиров и стал распекать за то, что была потеряна связь с эскадрильей. Отец оторопело молчал, а его друг Володя Бабенко от такой несправедливости даже расплакался.

Финская война бесславно закончилась, но для отца она имела неожиданное продолжение лет сорок спустя. Вместе с мамой он получил путевку в санаторий Министерства обороны, расположенный в городке Кегсгольм, что неподалеку от Ленинграда. Из санатория поехали на экскурсию на знаменитый остров Валаам. Вот тут у отца произошло "Де же вю". Слушая экскурсовода, он постоянно испытывал странное, непонятное чувство, что все это он уже видел. Наконец, его осенило и, прервав экскурсовода, он неожиданно выпалил: "Но ведь этот остров принадлежал финнам, и я прекрасно помню, как бомбил этот монастырь!"

От этого заявления маме чуть не стала плохо, все экскурсанты с удивлением посмотрели на отца, ничего не понимая, и только экскурсовод улыбнулась и ответила: "Да! Вы правы! До 1940 года он принадлежал Финляндии и был освобожден нашими войсками".

Семьи авиаторов продолжали жить в Пинске. Как рассказывала мама, стали поступать первые похоронки. Стало страшно. Тогда она написала в Симферополь и попросила приехать свою маму - мою бабушку Анастасию Ильиничну. Потом мама с юмором рассказывала о том, что она хотела оставить трехлетнего сына с бабушкой, а сама пойти в дом Красной армии на какой-то концерт, но услышала: Муж ее воюет, а ты будешь по концертам ходить. Сиди дома!

- Вызвала на свою голову! - шутила потом мама.

Всю финскую войну отец летал в экипаже со старшиной (возможно сержантом) Фроловым. Дальнейшая его судьба мне, к сожалению, не известна.

После Финской войны отец уехал на курсы начальников связи при Военно-воздушной академии имени Жуковского. Там он впервые увидел телевизор, услышал о локаторах. Учеба в столице запомнилась встречей с писателем Новиковым-Прибоем. В составе других слушателей академии отец попал на обсуждение недавно вышедшей книги "Цусима". Еще были живы непосредственные участники сражения, и они подвергли автора жесточайшей критике. В конце концов, Новиков-Прибой не выдержал и сказал примерно следующее: "Я писатель, и не требуйте от меня буквальной правды. Захочу и победят в Цусиме не японцы, а русские!"

За время учебы отец подружился с одним из своих учителей. Будучи человеком технически грамотным, привыкшим паять, строгать, резать он пропадал все свободное время в лаборатории, где помогал своему наставнику.

Судьба вновь свела их в 1943 году, когда его учитель был назначен начальником связи 17-й воздушной армии. Уже зная о том, что начальник связи 39 полка майор Поляков, он приехал к нему, что бы включить в группу инспекторов для ознакомления с состоянием дел и с негодованием узнал, что начальник связи полка в качестве рядового штурмана находится на боевом задании. Тогда он устроил страшный разнос командиру полка и фактически запретил использовать начальника связи в качестве штурмана. Отныне майор Поляков мог вылетать только в том случае, если летел весь полк. Как я понимаю, это спасало отцу жизнь, так как уже в 1943 году в полку не было ни одного довоенного штурмана.

После академии родители приехали в родной Симферополь в отпуск. Там на встрече с родными отец взял гитару и спел новую песню, которая в финскую компанию была широко известна в боевых частях. Это была песня "В далекий край товарищ улетает". В исполнении человека, который только вернулся с войны, слова о "любимом городе, который может спать спокойно" поразили всех. А когда через месяц эту песню в кинокартине "Истребители" спел Марк Бернес, все мои родственники были в шоке, так как были убеждены, что это Женина песня, и пел он ее о своем родном городе - Симферополе. С той поры, когда по радио исполняли "Любимый город" бабушка Настя (мать моей мамы) всегда замирала и говорила: "Женину песню исполняют". Потом я подсчитал, что из всех моих родственников, которые весной 1941 года слушали "Любимый город" погиб каждый третий!

20 июня 1941 года мои отец и мать вернулись к месту службы в Пинск. В одном купе с ними ехал с женой молодой командир - моряк из Пинской флотилии. Несколько суток дороги сблизили их, и они договорились в Воскресенье встретиться.

 

Дальше

 

© В.Е.Поляков, 2010.