Владимир Поляков

39-й Ордена Александра Невского, Никопольский, Отдельный Разведывательный авиаполк

Юго-Западный фронт

В Энгельсе полк получил новые самолеты Пе-2. Самолет был прекрасным и по скорости не уступал "Мессершмитту" Экипаж состоял из трех человек. Воздушный стрелок располагался в задней полусфере.

Вместе с 39 полком на аэродроме базировался женский авиаполк под командованием прославленной летчицы Героя Советского Союза Марины Расковой. Девушки питались вместе с ними в одной столовой и жили в соседних казармах. Однажды отец сказал мне, что боле бесшабашных людей, чем эти девчонки, он никогда не видел. Для них всё было "море по колено". Командование тщетно пыталось удержать их в минимально допустимых рамках, но в то же время все понимали, что улетят они на фронт, а там жизнь бомбардировщика будет длиться девять боевых вылетов, а для девчонок, наверное, и того меньше.

Как ни парадоксально, но первой погибла сама Марина Раскова. Ее самолет врезался в гору при заходе на посадку из-за плохой видимости.

В Энгельсе полк пополнился людьми и среди них был инструктор местной летной школы Константин Смирнов. Его сразу же назначили командиром эскадрильи, а затем заместителем командира полка по летной работе. Константин стал самым близким другом моего отца. В 1945 его жена Лиза даже переехала в Симферополь и жила там с моей мамой.

Из Энгельса полк вылетел на Юго-западный фронт.

Произошло это в начале декабря 1942 года в самый разгар Сталинградской эпопеи. Как рассказывал отец, они должны были остановить танковую армию Гота, которая пыталась деблокировать группировку Паулюса. Дела в полку шли не блестящие. Потери были страшные. В этот период командование принимает решение сменить командира полка. Новым командиром назначен Алексей Федоров. В своих воспоминаниях "Иду в пике" он сообщает, что командир полка майор Ахматов, хорошо воевал в Испании, но в роли командира полка не справился. Данная запись Федорова не точна. В действительности эту должность занимал Морозов. Далее из этой же книги следует, что уже в самый короткий срок полк вновь стал боеспособным и даже повысил свой статус. В соответствии с требованиями жанра в начале книги показан летчик - разгильдяй, который очень скоро под положительным влиянием командира становится лучшим летчиком полка. Правдой являлось лишь то, что лётчик Иван Глыга действительно стал лучшим летчиком, но вот разгильдяем он никогда не был. И отец, и другие ветераны к книге Федорова отнеслись иронично. Помню их реакцию даже на название книги "Иду в пике".

- Федоров никогда в пике не ходил! - сразу же заметил отец.

Поясню читателю, что самолет ПЕ-2 действительно был пикировщиком, но для таких полетов надевали специальные решетки и пикирование, бомбометание под очень острым углом, дело действительно опасное, применялось довольно редко, когда цель была мала или требовалась особая точность. Федоров же, как командир полка на такие задания, естественно, никогда не летал.

Отец рассказывал, что вывод самолета из пикирования требовал от летчиков большой физической силы, когда он летал с Костей Смирновым, человеком, в общем-то щупленьким, то они вдвоем тянули на себя штурвал. И тем не менее, необходимо четко отделить Федорова-мемуариста и Федорова - командира полка. Федоров мемуарист, откровенно говоря, не интересен. Его книга классический образчик советских военных мемуаров периода застоя. Все летчики "бесстрашные", комиссары - "пламенные" и т.д. Примечательно, что когда спустя десяток лет появилась книга воспоминаний штурмана 39 авиаполка Николая Самусенко, то она начисто была лишена этих эпитетов. Самусенко просто и честно описал все, что видел, что помнил.

Но совсем другое дело Федоров - командир полка. Ни об одном из своих командиров отец мне не рассказывал так много хорошего, как о Федорове.

О новом командире в полку ходили самые невероятные слухи. Самый распространенный заключался в том, что Федоров якобы был инспектором ВВС и все бы ничего, но среди пятерых инспекторов был и Вася Сталин, который задавал тон этой компании. Они якобы гуляли в лучших ресторанах, не вылазили из гримерок красивых актрис и, якобы Сталину, наконец, надоело слушать жалобы на похождения сына, и он приказал, отправить их всех на фронт, назначив командирами полков. Что в этой истории правда, что вымысел до сих пор не знаю! Я дважды приезжал в Москву, подолгу беседовал с Федоровым, исподволь спрашивал о его дружбе с Васей Сталиным, но так ничего и не понял.

Федоров, судя по всему, был хороший летчик, с большой летной практикой, но в первый же вылет полка ему не повезло. В сложных условиях ночной посадки он неудачно приземлился и самолет перевернулся. Слава богу, никто не пострадал, но что было обидно - абсолютно все, включая молодых летчиков, сели удачно, а вот командир навернулся. Как вспоминал Самусенко, это случай стал в полку временной вехой. Теперь если нужно было уточнить, когда было, то или иное событие все говорили: "Это еще до того, как Федоров перевернулся" или "Это было уже после того, как навернулся командир".

Как начальник связи отец постоянно находился рядом с командиром и даже спал с ним в одной землянке. Отец часто вспоминал, как Федоров мог разбудить его ночью и прочитать отрывок из какой-нибудь книги и, что самое ужасное, заставлял слушать стихи. Алексей Федоров был рыцарь, гусар, поэт... Когда один из солдат полка, из самодельного зенитного пулемета, в трудном единоборстве будучи раненным, сбил "Мессершмитта" восторженный Федоров при всех расцеловал его и тут же привинтил на грудь раненному герою орден "Красной звезды" - отдал свой.

Сегодня я могу сказать, что командование Алексея Федорова пришлось на самый трудный период в жизни 39 бомбардировочного полка. Именно тогда они работали на износ, неся невосполнимые потери, теряя экипаж за экипажем. Основные потери были от огня зениток непосредственно над целью, доставали и "Мессершмиты", но как рассказывал отец, "Мессершмитт" имел шанс сбить только с первой атаки, если же он промахивался, то догнать уже не мог, скорость у "пешки" была почти такая же.

После одного удачного вылета, когда на станции Чунищево, что под Артемовском, действуя в полном составе три "девятки" - 27 самолетов, полка уничтожил сильно охраняемый эшелон с танками и при этом не потерял ни одного экипажа, совершив посадку ночью на одном из соседних аэродромов. Все участники этого полета были награждены боевыми наградами. Федоров получил "Александра Невского". Мой отец - орден "Отечественной войны", он был первым в 17 воздушной армией, кто имел эту награду. На ордене я обнаружил номер - 7752. Костя Смиронов получил "боевика" - орден "Боевого Красного Знамени". Это было первое массовое награждение в полку и принцип сохранялся прежний: летчик - получал "Боевика", штурман - "Звездочку", стрелок-радист - "За б.з."

Отец вспоминал, как, обмывая награды, Федоров опустил в кружку с водкой свой орден "Александра Невского" и сказал: "Ну, выпьем за Сашку".

Вскоре Федоров ушел на повышение, стал командиром 241-й авиационной дивизии. Убежден, что для 39 полка это была большая потеря. Имея возможность сравнивать его с другими командирами, я не сомневаюсь, что если бы он оставался командиром полка, то человек пять летчиков и штурманов стали бы Героями Советского Союза и стали бы ими заслуженно. Федоров любил людей, любил делать добро. В 241-й авиационной дивиции, которая тоже летала на ПЕ-2 по его представлениям 27 человек стали Героями Советского Союза.

После войны он занялся наукой и по теме "Авиация в разгроме немецко-фашистких окупантов под Москвой" защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Служил военно-воздушным атташе в Венгрии, а последние годы своей жизни был преподавателем в одном из московских вузов.

Мне Федоров рассказал о своих встречах с Жуковым. Однажды, когда Жуков уже был в самой глухой опале, Федоров встретился с ним на улице и набравшись смелости поздоровался: "Здравия желаю товарищ маршал!". Жуков был, естественно, в гражданском, шёл из магазина с авоськой, наполненной продуктами.

"Откуда меня знаешь?"- недовольно буркнул он.

"Неоднократно встречался на фронте, будучи командиром 241-й авиационной дивизии".

"А! У Красовского!" - более миролюбовиво проворчал Жуков и пошел своей дорогой.

Второй раз Федоров видел Жукова на торжественном собрании в честь 20-летия разгрома немцев под Москвой. За столом сидел президиум, а Жуков находился, как и все простые смертные, в зале, и тогда весь зал стал скандировать: "Жуков, Жуков..." так продолжалось почти час, пока организаторы конференции не решились пригласить его в президиум. Жуков вышел на сцену, подошел к висевшей там карте и в течении двух часов сделал блестящий доклад о разгроме немцев под Москвой. Все это время председательствовавший на конференции маршал Конев сидел опустив глаза, не смея взглянуть в зал.

"На фронте же, - как сказал Федоров, Жукова боялись пуще огня. Его вспышки гнева были непредсказуемы. Другое дело маршал Василевский - это отец родной. Общаться с ним было одно удовольствие. Точно также Рокоссовский, никогда не накричит, зря не обидит".

Вот так или почти так рассказывал мне Алексей Федоров.

В советских военно-воздушных силах изначально была навязана установка, что летчик - командир экипажа. Так в действительности и было, но на земле. Как только самолет поднимался в воздух, все команды исходили исключительно от штурмана: Выше, ниже, правее, левее, увеличь скорость, держи курс... Примечательно, что в американских ВВС именно штурман считался командиром корабля. Но был в 39 полку экипаж, командиром которого фактически был ... стрелок-радист.

Как pассказывал мне спустя полвека командир экипажа Сеpгей Каpманный, а подтверждал это и штурман Михаил Тpевгода, если между летчиком и штурманом возникали разногласия, куда лететь или что делать, то решение принимали в зависимости от того, чью сторону займет стрелок-радист Бадяев. Нелишне напомнить, что до войны Бадяев был диpектоpом школы в Кемеpово и, несмотpя на то, что был всего лишь стаpшиной, пользовался у своего экипажа большим автоpитетом.

Читая воспоминания авиаторов о первом периоде войны, сплошь и рядом встречаешь упоминание о том, что тяжелые бомбардировщики посылали на штурмовку, истребителей пытались использовать как бомбардировщики, а о том, что бомбардировщики летали на задания без истребительного прикрытия - это сплошь и рядом. Все это было связано с тем, что распыление имеющихся сил было повсеместно и, хотя количественно авиации у нас всегда было больше чем у противника, но использовалась она крайне не рационально. К тому же, будучи напрямую подчиненными армейскому руководству, авиационные части нередко использовались не по прямому назначению. Старинный друг отца Иван Васильевич Бойченко в 1942 году был начальником штаба истребительно полка. Кто-то из армейских генералов приказал из "безлошадных" летчиков-истребителей, авиатехников, мотористов, оружейников сформировать стрелковую роту, которую под командование Бойченко послали на штурм какой-то высоты.

Тогда Ивану Васильевичу довелось единственный раз в жизни участвовать в штыковой атаке. Он помнит только ее начало и конец. Он на высоте у него в руках откуда-то взявшаяся винтовка. Штык в крови. Восемьдесят процентов пришедших с ним авиаторов-пехотинцев погибло. А ведь на подготовку специалистов понадобятся годы. Но армейское командование такие проблемы не волновали, они решали свои сиюминутные задачи.

Создание воздушных армий было косвенным признанием неэффективности прежней организационной структуры ВВС. В 1943 году завершается организационная реконструкция военно-воздушных сил. Думается, что это было правильное решение. Воздушная армия стала хорошо сбалансированным соединением: в ее состав входил истребительный авиакорпус, штурмовой, бомбардировочный. Как правило, за каждым фронтом закреплялась одна воздушная армия, но порой их могло быть и две. Так в апреле 1944 освобождавшие Крым войска прикрывали 8-я и 16-я воздушные армии.

17-я воздушная армия оказалась предпоследней из сформированных в годы войны. Своим созданием она обязана ситуации сложившейся при окружении Сталинградской группировки противника. Чтобы помешать деблокации 6-й армии Паулюса был создан Юго-Западный фронт под командованием генерала армии Н.Ф.Ватутина, в составе которого и была сформирована 17-я воздушная армия. Ее первым командующим стал С.А.Красовский, до этого командовавший 2-й воздушной армией. Как вспоминал он в своих мемуарах: "На новые площадки начали перебазироваться части 1-го смешанного корпуса генерала В.И. Шевченко, 221 бомбардировочной дивизии полковника И.Д. Антошина, 282-й истребительной дивизии полковника В.Г. Рязанова. Затем прибыла 262-я ночная бомбардировочная дивизия Г.И. Белицкого. К началу нашего контрнаступления ВВС фронта насчитывали пятьсот тридцать восемь самолетов. По тому времени это была внушительная сила".

Не удержусь от комментария. "Ночные бомбардировщики" - это эфемизм, так как в действительности речь идет об устаревших самолетах По-2, которые безопасно могли летать только ночью, так как днем не имели никаких шансов выжить.

В начале декабря в состав 17-й воздушной армии прибывает 3-й смешанный авиационный корпус под командованием В.И. Аладинского. В составе корпуса была 202-я бомбардировочная авиационная дивизия под командованием С.И. Нечипоренко, в которую и входил 39-й ближний бомбардировочный авиа полк, которым в те дни командовал майор Морозов.

Cо слов отца мне помнится, что находился полк в Ново-Черкасске. Там он случайно встретил мужа двоюродной сестры Зои туршу - Бориса Перзеке. Тот тоже был штурманом и только, что вышел из окружения. Была зима, а он в одной гимнастерке. Тогда отец отдал ему свой довоенный кожаный реглан.

Когда я бываю в Таврическом национальном университете имени Вернадского, к слову сказать, в 2004 году я закончил там аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию по истории, то всегда на минуту останавливаюсь у стенда "Они защищали Родину", где висит портрет доцента Б.Н. Перзеке и вспоминаю своего отца.

С марта 1943 17-ю воздушную армию уже возглавляет В.А. Судец, так как Красовский вновь возвращается во 2-ю воздушную. Как я понял, его вновь забрал к себе назначенный командующим Воронежским фронтом генерал - армии Ватутин.

После завершения Сталинградской эпопеи подразделения 17-й воздушной армии почему-то не были награждены медалью "За оборону Сталинграда". Отец искренне и, по моему вполне логично, считал, что их полк тоже принимал участие в этой битве, так как они работали исключительно по танковой армии Гота, которая стремилась на помощь Паульсу, но искать логику в действиях наших властей пустая затея.

В начале 1943 года 39-й полк упоминается среди первых воинских частей участвовавших в освобождении Украины, а точнее Ворошиловградской области. Мне довелось читать брошюру, в которой рассказывалось о подвиге командира эскадрильи 39-бомбардировочного полка, который "повторил подвиг капитана Гастелло, направив свой подбитый самолет на скопление вражеских эшелонов в Ворошиловграде".

Я слышал об этой истории от отца, но несколько по-иному. Утюскин был из числа самых старых летчиков. Прошел финскую, на фронте с первого дня.

Сбили его на глазах отца зенитным снарядом при бомбежке железнодорожного узла. Неуправляемая машина камнем врезалась в землю. Поднятая вокруг его имени шумиха всех в полку удивила и, по-видимому, объективная оценка случившегося однополчанами, сделала свое дело, к званию Героя Советского Союза Утюскина не представляли, хотя в газетах и брошюрах его гибель продолжали сравнивать с подвигом Гастелло.

Отец рассказывал, что буквально сразу в часть приехала жена Утюскина Раиса Ильинична, которую он хорошо знал по Быхову и Пинску. Какое-то небольшое время она погостила в полку и уехала.

Путь от Дона к Украине впервые ознаменовался передвижением не на восток, а на запад. Мы наступали. Один из рассказов отца об этих событиях настолько запал мне в сердце, что со временем, я написал очерк, который был опубликован в Крыму. Я приведу его в настоящем издании с небольшим сокращением.

 

Солдат-священник

25 января 1943 года 39-й авиационный бомбардировочный полк впервые получил приказ на передислокацию не восток, а на запад. Мой отец, Евгений Матвеевич Поляков в ту пору капитан ВВС в силу своих обязанностей начальника связи полка обычно покидал аэродром последним, а вот теперь он должен был прибыть первым и, организовав связь, обеспечить прием полка. Технический персонал двинулся в Гартмашевку наземным эшелоном, а капитан Поляков в экипаже Глыги и стрелка-радиста Васи Зверькова должен был сесть на аэродроме первым.

Приземлились без проблем. Чувствовалось, что фашисты покинули городок совсем недавно. На аэродроме стояло штук сорок брошенных противником самолетов, которые не смогли улететь из-за отсутствия горючего. Гартмашевка была довольно крупной железнодорожной станцией, на которой буквально накануне экипажи Глыги, Смирнова, Карманного разбомбили эшелон с горючим.

Через какое-то время один за другим стали садится самолеты полка, причем в кабинах помимо членов экипажа находились техники, мотористы, оружейники...

Все шло в привычном ритме, как вдруг к отцу подошел бледный Иван Глыга и потащил его к границе аэродрома. В недавно вырытом капонире в страшной неровности снега они увидели жуткую картину: мужские, женские, детские трупы. У некоторых руки перекручены проволокой...

К капониру как завороженные тянулись, новые и новые экипажи, солдаты аэродромной команды... Иван Глыга наклонился к отцу и тихо сказал: «Давай похороним их по-людски!»

- Что значит «по-людски»? - не понял отец.

- Со священником! - также тихо, но твердо пояснил Иван!

На поиски священника отправили всем экипажем, но в Гартмашевке действующей церкви не было уже лет десять, а последнего священника куда-то забрало НКВД. Авиаторы уже были готовы отказаться от своей затеи, как к отцу подошел пожилой солдат из аэродромной команды. По-военному попросил разрешения обратиться и вдруг как-то странно взглянув в глаза, сказал, что он может провести панихиду по безвинно убиенным, но ему нужно часа два времени, чтобы подготовиться.

Не очень понимая, какой смысл вкладывал в эти слова боец, отец буднично ответил: Готовьтесь!

Вечером весь полк, бойцы батальона аэродромного обслуживания, немногие случайно оставшихся в живых местные жители собрались на траурный митинг. Оказалось, что боец батальона аэродромного обслуживания Иван Ткачев был родом из Гармашевки и в проклятом рву среди 157 убитых он опознал отца, мать младшего брата...

Выступил командир полка майор Федоров, затем другие выступающие. Говорили зло, искренне, со слезами на глазах, клялись мстить... И тут отца кто-то сзади тронул за локоть. Он оглянулся и обмер. Рядом с Глыгой и Зверьковым стоял священник. Был он в рясе. С крестом на шее и с большой медной гильзой от снаряда вместо кадила...

Не сразу отец признал в священнике солдата из аэродромной команды.

- Я готов! Товарищ, капитан! - как-то отрешенно произнес священник.

Не сговариваясь, став вроде почетного экскорта при священнике, капитан Поляков, лейтенант Глыга и старшина Зверьков вывели священника вперед. Отец успел заметить широко раскрытые от удивления глаза комполка, ужас в глазах замполита, но когда священник заговорил, уже никто не то что, не посмел, да и, наверное, не смог бы не то что двинуться с места, но и пошевелиться. Его густой спокойный голос был слышен одновременно всем и доходил до каждого. Его молитва за упокой безвинно погибших, его молитва за славное православное воинство и его славных соколов звучала исключительно торжественно и проникновенно. И когда, наконец, он произнес: «Аминь!» скорее инстинктивно, чем сознательно, как когда-то в детстве капитан Поляков перекрестился и на едином дыхании этот жест повторил весь полк.

А дальше шла обычная фронтовая жизнь. Трудно сказать почему, но о проведенном в 39-полку отпевании погибших не стал сообщать в вышестоящие инстанции ни замполит полка, ни начальник особого отдела.

Как сложилась дальнейшая судьба солдата-священника отец не знал. Еще какое-то время они служили вместе. «Священник» по-прежнему выполнял какую-то свою работу. Все было, как обычно лишь только при этом солдате, почему старались не материться, да офицеры при случайной встрече почему-то приветствовали его первыми.

А полк все дальше передвигался на запад. Командиром 241-й авиационной дивизии стал Алексей Федоров счастливо закончивший войну в самом Берлине.

В своей книге воспоминаний «Иду в пике» вышедшей в 1976 году, он описывает похороны в Гартмашевке, но по-прежнему ни словом не упомянул о молебне.

К маю 1945 из числа летного состава 39-го отдельного Никопольского, ордена Александра Невского разведывательного полка, начавших войну 22 июня 1941 года в Пинске и закончившего его 9 мая 1945 в Винерштате (Австрия) осталось только три человека: капитан Иван Глыга, майор Евгений Поляков, старшина Василий Зверьков. Иногда я, рожденный в первый послевоенный год, думаю о том, что может быть именно этот молебен в Гартмашевке послужил им оберегом в той страшной войне.

 

Что в этом очерке правда, а что вымысел? Даже трудно теперь сказать. Солдат, отслуживший молебен действительно был. И все остальное происходило возможно, так как описал я, а может быть как-то по-другому. Надо сказать, что отец не являлся верующим человеком в общепринятом смысле. Он никогда при мне не ходил в церковь, дома никогда не было икон, тем не менее, он знал несколько молитв, которые без единой оговорки нам зачитывал. Мой дед - Матвей Петрович Поляков в духе своего времени был человеком набожным и регулярно водил сына в церковь.

Был ли отец атеистом? Думаю, что нет. Уважение к церкви, к священнослужителям у него было всегда. Однажды на поминках умершего соседа Александра Павловича Скрипченко произошел поразивший меня разговор.

Кто-то из уже подвыпивших гостей вдруг сказал, что-то вроде того, что «Уж Евгений Матвеевич обязательно попадет в Рай.»

Как я понимал, подтекст сказанного заключался в том, что в глазах соседей у моего отца была безупречная репутация.

«Нет! В Рай я никогда не попаду. Я слишком много убил людей.» - негромко, но твердо ответил отец.

Меня поразило то, что отец, оказывается, всегда помнил, что даже враги, будь это немцы, финны, венгры, австрийцы – это тоже люди, и убивать их – грех.

Но вернемся в далекий 1943 год. Как-то я спросил отца: «Почему их полк не стал гвардейским?»

В ту пору я уже был достаточно взрослым человеком, к тому же значительно пропитанным ядом нигилизма. Вот почему я был готов к тому, что ответ отца будет в том плане, что все это условности и то, что один полк гвардейский, а другой нет, зависит не столько от истинных воинских заслуг, а от благорасположения начальства.

Ответ отца был иным: «Мы несли слишком большие потери!»

Потери на войне неизбежны, но судя по ответу, отец считал их чрезмерными и косвенно или прямо возлагал часть вины на неумелое руководство.

Давайте попробуем разобраться вместе.

Все аварии и катастрофы в авиации происходят по трем причинам: неисправности техники, человеческий фактор, боевые потери.

О первом факторе – неисправности техники отец знал не понаслышке. Еще до армии он закончил профтехшколу и стал неплохим автомобильным механиком. После Вольского авиационного училища проработал военпредом на авиационном заводе. Как рассказывала мать, его несколько раз арестовывали за то, что в воздухе останавливался двигатель, в паспорте, которого стояла подпись отца, отвечавшего за его техническую исправность. В отличие от своих друзей летчиков и штурманов отец слишком хорошо понимал, на тысяче каких случайностей висит жизнь всего экипажа. В его личном деле я прочитал запись: «летать не любит». Когда я спросил у отца: «Неужели ты, правда, не любил летать?»

Он спокойно подтвердил, объяснив все на примере нашего старенького «Запорожца». Если он поломается, то ты свернешь на обочину, и будешь ремонтировать. А если сломается самолет?

Аварии и катастрофы по техническим причинам были бедствием довоенной авиации, когда в частях еще не было новых самолетов и, как сказал в лицо Сталину командующий ВВС РККА Рычагов: «Мы летаем на гробах». Эта фраза в конечном итоге стоила ему жизни. Страшная аварийность в ВВС накануне войны вызвала такой гнев Сталина, что в авиации стали насаждаться драконовские меры. После того, как в разбившемся самолете нашли забытый кем-то из мотористов ключ, весь инструмент стали маркировать личными номерами и ввели уголовную ответственность. Работа, начатая одним человеком, не могла передаваться другому.

Пе-2 не относился к числу капризных или неудачных машин и поэтому при нормально организованном ремонте и техническом обслуживании число аварий из-за технического состояния самолетов было мало. Из воспоминаний ветеранов 39-го полка я не помню, ни одного случая, чтобы экипаж погиб по этой причине. К тому же самолет имел два двигателя, а даже один работающий двигатель позволял совершить плавный заход на посадку. Всегда, конечно, присутствовал такой фактор, как могло лопнуть колесо, оборваться трос управления. Однажды, еще до войны самолет отца столкнулся с гусем, но к счастью все обошлось.

Человеческий фактор. Ошибки летчика, ошибки штурмана, ошибки стрелка-радиста...

Самая распространенная ошибка, которая может привести к аварии или даже к катастрофе (авария с человеческими жертвами) это ошибка при заходе на посадку. Здесь может быть и неправильно выбранная скорость, не тот угол пикирования, не учтен встречный ветер... При заходе на посадку радует одно: бомб уже нет, бензобаки почти пусты.

Ошибка при взлете всегда чревата именно этими факторами. Тяжелогруженая бомбами, боезапасом, топливом машина при ударе о землю может взорваться на своих же бомбах. Очень часто при взлете не хватало длины летного поля или при рулежке самолет не выдерживал направления взлета. Большую роль играли погодные условия: скользкий грунт, снег, грязь... Все это значительно усложняли и взлет и посадку увеличивая и без того большую вероятность катастрофы.

Весьма распространенной причиной аварии могла быть потери ориентировки штурманом. Не зная куда лететь экипаж бесцельно жег бензин и не найдя аэродром садился на вынужденную, где придется. Иногда теряли контроль над тем, сколько горючего осталось в баках. Однажды Сергей Карманный хорошо «приложил» «пешку» на посадке. Причина заключалась в том, что летчик выпустил шасси уже перед самой землей, стойки не успели стать в фиксаторы и при ударе о землю сложились. Далее самолет передвигался уже на фюзеляже.

В одном из боевых вылетов самолета, в задней сфере раздался взрыв. Оказалось, что, отбиваясь от «Мессеров», стрелок–радист бросил гранату, но по какой-то причине провозился и она взорвалась в самой непосредственной близости.

Самолеты получали повреждения от осколков ими же сброшенных бомб. Иногда только освободившись от бомб, летчик резко брал штурвал на себя, чтобы набрать высоту, но просевший самолет цеплял свою же бомбу. При уходе на бреющем, цепляли верхушки деревьев. Экипаж Карманного однажды привез на хвосте телефонные провода.

Но ошибки летчиков, штурманов, стрелков не ограничивались только этим. Боевая работа это в значительной степени борьба за то, кто ошибется первым ты или противник.

Боевые потери.

Случалось так, что потерявший ориентировку штурман, восстанавливал ее выходя на какие-нибудь яркие ориентиры: железную дорогу, станции... но там, как правило, были зенитки, истребители. Если летчик привозил пробоины, полученные именно таким образом, это считалось моветоном.

Я приведу письмо, в котором рассказывается об обстоятельствах гибели одного экипажа 39 полка, наиболее важные моменты, я передам своими словами: 15 июня 1943 года экипаж ПЕ-2 в ходе выполнения боевого задания был атакован четырьмя истребителями противника. Одного удалось сбить. Лётчик и воздушный стрелок покинули самолет на парашютах. При этом лётчик разбился, а стрелок-радист остался жив. Штурман упал вместе с самолетом, который взорвался на своих бомбах. По словам воздушного стрелка они были уверены, что их сбили над территорией занятой противником.

Штурманом экипажа был капитан Быков Петр Владимирович.

Но был в истории 39 полка случай гибели экипажа, о котором, стыдно сказать, первоначально восприняли смехом. Об этом мне рассказывал отец, частично, то же самое пишет и Самусенко. Я передаю эту историю так, как она мне запомнилась в рассказе отца.

Сбить истребитель противника очень сложно. Отец честно говорил, что понятия не имеет сбивал он или нет.

"Дашь очередь и сразу же переводишь пулемет на следующего. Смотреть попал или не попал некогда, сожрут"!

Чаще всего о том, что тот или иной стрелок сбил самолет противника подтверждали экипажи летящих рядом самолетов да наземные службы. Однажды экипаж Хуторова вернулся с боевого вылета с пробоинами, к тому же садиться пришлось на одно колесо - в бою пробило правый пневматик. Штурман Свирко доложил о результатах разведки и в конце добавил, что на пути между Барвенково и Донцом были атакованы четырьмя истребителями Ме-109, одного удалось сбить.

Начальник воздушно-стрелковой службы полка капитан Китров из всего услышанного сделал совершенно неожиданный вывод и сразу же набросился на Свирко (далее по воспоминаниям Самусенко) "Вот вы все не хотите изучать теорию воздушной стрельбы, увиливаете от тренировок, считаете это моей блажью. Не хотите понять, что все это нужно в первую очередь вам, чтобы хорошо защищаться. А что получается? Если бы младший лейтенант Свирко хорошо стрелял, то он сбил бы не один, а все четыре истребителя. Плохо, товарищ Свирко, плохо стреляете!

Свирко подскочил, как ужаленный, покраснел и в первый момент не нашел, что сказать. Он не понял - серьезно говорит капитан или неумело шутит. Все притихли. Действительно, одному бомбардировщику уйти от четырех истребителей - это уже победа. Но экипаж не просто ушел, а еще и сбил одного! И вдруг такое обвинение от начальника ВСС! И никто не осудил Свирко, когда он выпалил: Я плохо стрелял? Вот полетите, товарищ капитан, и покажите, как надо стрелять! На земле мы все мастера теории обучать! Там, - Леня вытянул правую руку вверх и для убедительности приподнялся на носках, - там в воздухе, надо показывать, а не в землянке.

Капитан, оскорбленный в своих лучших намерениях, сверкнул глазами и резко ответил:

- Вы забываетесь, товарищ младший лейтенант! А показать, как надо стрелять, покажу при первом удобном случае!

И он резко хлопнул дверью".

На следующий день в составе одного из экипажей он действительно полетел в качестве воздушного стрелка. Вечером в той же столовой, кто-то спросил: "А где начальник стрелковой службы?" и когда в ответ раздалось: "Сбит!" Разразился гомерический хохот. Отец рассказывал, что смеялись все, смеялись до слез, хотя жалко было и экипаж, и в общем-то хорошего человека капитана Китрова, но смеялись.

Уже в ходе работы над этим материалом я с удивлением узнал, что оказывается капитан Китров мой земляк - жил в Балаклаве, где до революции даже был Китров хутор. Вероятно он потомок балаклавских греков, о которых писал Куприн.

Основным боевым построением считалась "девятка". Полк вылетал тремя девятками. Именно под "девятку" строилась огневая защита строя. Отец часто рассказывал, что при таком вылете у каждого стрелка, штурмана, летчика был свой сектор обстрела. И если тебя атакует противник из другого сектора, то ты не имеешь право стрелять, так как твои пулеметы смотрят в закрепленный сектор, а тебя прикроет другой самолет, в зоне охраны которого ты находишься. В сущности все это было правильно и строй "девятки" представлял достаточно грозную силу. Но все это имело смысл только до первой потери, дальше всегда появлялось "слабое" звено - какой-нибудь самолет, которого уже не защищали пулеметы товарищей. Истребители набрасывались на эту машину, потом на следующую...

После того как полк начал нести боевые потери сформировать "девятку" из состава одной эскадрильи становилось не возможно. Стали летать смешанные девятки, а затем в полет стали уходить по шесть, по три самолета.

Однажды при вылете "шестерки" сразу же на взлете выяснилось, что у самолета Хуторова не убираются закрылки и ПЕ-2 не мог набрать нужной скорости, что бы занять свое место в строю. Боевой строй оказался нарушен изначально. Остальным самолетам звена Куфтареву и Глыге некуда было пристроиться и они полетели вне боевого построения. Расплата наступила незамедлительно. Над целью истребители сбили самолет Хуторова, а затем Куфтарева, Глыгу. Из девяти членов экипажей на парашютах выпрыгнуло только два человека.

Этот неудачный вылет мог иметь далеко идущие последствия на моральное состояние полка, но надо отдать должное Федорову. На следующий же вылет он лично повел группу и хотя она также была атакована истребителями, (это была первая встреча с "Фокке-Вульф-190") строй не был нарушен. Двух "фоккеров" сбили и вернулись домой без потерь.

В середине февраля за каких-то пять-шесть дней полк потерял десять экипажей.

Анализируя действительно огромные потери, которые нес в те дни 39-й полк я прихожу к выводу, что главная причина заключалась в том, что еще не имея достаточного боевого опыта экипажи допускали одну роковую ошибку. Выполнив основную задачу - сбросить на вражескую колонну или станцию бомбы, вместо того, чтобы скорее уходить на свой аэродром, пока не появились истребители, экипажи начинали штурмовать колонну, станцию, отдельные автомобили... Это только громко сказано "штурмовать", а фактически всего лишь производить обстрел из пулемета штурмана. Стреляешь ты, стреляют в тебя, но если с "пешки" мог стрелять по колонне только штурман, то в нее стреляли все. Стреляли и попадали. Следует помнить, что ПЕ-2, не штурмовик, и в отличие от ИЛ-2 не имеет броневой защиты летчика и мотора, а потому каждая выпущенная с земли пуля могла поразить экипаж, жизненно важные узлы и детали самолета. Подобные штурмовки были губительны и нецелесообразны, но они были страшной реальностью того периода.

С созданием 17-й воздушной армии стало четко прослеживаться разделение воинского труда: авиационный корпус бомбардировщиков, авиакорпус штурмовиков, истребительный авиакорпус. Как-то незаметно стал вопрос о том, что функции воздушной разведки надо сосредотачивать в одних руках. За основу было решено взять полк, в котором это дело было поставлено лучше всех и вот тут оказалось, что из нескольких десятков авиационных полков 17-й воздушной армии лучшие разведчики в 39-ом. Так полк официально изменил статус, став "глазами" не только командующего воздушной армией, но и командующего фронтом генерала армии Толбухина.

Хронология боевых потерь
39 л.б.а.п. 43 с.а.д
Западный фронт

Дата	Фамилия И.О.	Воинское звание, должность	Примечание
03.12.42	Горелихин Б.К.	Ст. политрук Зам командира эскадрильи по политчасти	Погиб Воронежская обл.
03.12.42	Кожухов И.А.	Старший сержант Стрелок-бомбардир	Погиб Воронежская обл.
03.12.42	Родионов Н.Т.	Старший сержант Воздушный стрелок-радист	Погиб Воронежская обл.
05.12.42	Афанасьев С.Д.	Ст. л-т	погиб
16.12.42	Усов Г.З	Ст. л-т Командир звена	погиб
28.12.42	Егоров С.А.	Старший сержант пилот	Не вернулся с боевого задания
28.12.42	Краснопёров А.Н.	Старший сержант Воздушный стрелок-радист	Погиб Воронежская обл.
28.12.42	Нагорских Н.Н.	Мл. л-т штурман	Не вернулся с боевого задания
28.12.42	Шацкий П.Ф.	Сержант Воздушный стрелок-радист	Не вернулся с боевого задания
31.12.42	Коваль М.П.	Сержант Воздушный стрелок-радист	Не вернулся с боевого задания
31.12.42	Пичужкин В.М.	Сержант пилот	Не вернулся с боевого задания
31.12.42	Самусенко Н.Н. Вернулся в строй	Старший сержант Стрелок-бомбардир	Не вернулся с боевого задания
Декабрь 1942	Семёнов Ф.И.	Ст. л-т Инструктор отдела пропаганды	Не вернулся с боевого задания
11.01.43	Казаченков Г.А. Вернулся в строй	Старшина Воздушный стрелок-радист	Не вернулся с боевого задания
11.01.43	Рябиков С.М.	Капитан Штурман полка	Погиб Станция Чертково, Ростовская обл.
11.01.43	Утюскин И.М.	Капитан Командир эскадрильи	Погиб Станция Чертково, Ростовская обл.
05.03.43	Соколов Н.И.	Л-т Командир взвода	убит
09.03.43	Назаров П.А.	Мл. л-т пилот	Не вернулся с боевого задания
09.03.43	Сечкин И.П.	Мл.л-т Лётчик-наблюдатель	Не вернулся с боевого задания
09.03.43	Холодов А.А.	Ст. сержант Воздушный стрелок-радист	Не вернулся с боевого задания
10.03.43	Гримайло С.А.	Ст. л-т Адъютант эскадрильи	Не вернулся с боевого задания
10.03.43	Канаев Т.Т.	Майор Командир эскадрильи	Не вернулся с боевого задания
12.03.43	Букин П.И.	Старший сержант Воздушный стрелок-радист	Не вернулся с боевого задания
12.03.43	Быков С.М.	Майор Штурман эскадрильи	Не вернулся с боевого задания
12.03.43	Меньшов А.Б.	Л-т Стрелок-бомбардир	Не вернулся с боевого задания
12.03.43	Мильченко Д.С.	Л-т Заместитель командира эскадрильи	Не вернулся с боевого задания
15.03.43	Китров Г.А.	Капитан Начальник воздушно-стрелковой службы полка	Не вернулся с боевого задания
15.03.43	Куфтарев В.В.	Старший сержант пилот	Не вернулся с боевого задания
15.03.43	Обоянников М.Ф.	Капитан Штурман эскадрильи	Не вернулся с боевого задания
15.03.43	Разумовский Г.Я.	Ст. л-т Лётчик-наблюдатель	погиб
15.03.43	Свирко Л.В.	мл. л-т лётчик-наблюдатель	погиб
15.03.43	Хуторов Г.И.	Сержант Командир звена	Не вернулся с боевого задания

 

Дальше

 

© В.Е.Поляков, 2010.