Евгений Чорный

Соколиный полет "пешки"

18. Встреча с американцами

Когда к награждению представляли, только боевые вылеты учитывались. Как будто только во время таких полетов могли погибнуть. А во время других не погибали, что ли. Сколько самолетов разбилось и экипажей погибло при перелетах с одного аэродрома на другой. Когда полк перебазируется, перелетает на новое место.

Не только молодые, а опытные летчики разбивались. А как вылеты и не считались.

* * *

С той же Ритой, как она рассказывала. Когда на новый аэродром перелетали, то все, кто были из наземных служб, часто старались с кем-то на самолете перелететь на новое место.

Быстрее устроиться, лучшее место занять. Такое. Запрещалось это делать. В таких случаях всегда определялось небольшое количество техников, оружейников, кто вместе с полком перелетает. На первое время, чтобы не сорвать выполнение боевых заданий. А чаще - заранее отправляли как бы передовой отряд, подготовить там.

А потом полк перелетал. Остальные позже уже добирались.

Поэтому некоторые хитрили, кто старался договориться с кем-то из летчиков, чтобы если не в самолет взял, то хотя бы в бомболюк. А некоторые сами старались туда спрятаться. Залазили в бомболюк, оно там закрывается, так и перелетали.

Все летчики знали, проверяли такие места - обычно выгоняли. Было, и перевозили так. Если кого-то берешь так в самолет, даже по приказу командира, экипаж уже парашюты не одевает. Всё уже - чтобы не произошло, так вместе уже и будем. А произойти могло все, что угодно.

Летишь так и уже как-то не так себя чувствуешь. На одну возможность спастись у тебя уже меньше, надо только садиться на вынужденную, если что.

Вот и с Ритой тоже. Она залезла так - без спросу, как рассказывала. Время было к вечеру, думала, в темноте ее не заметят. Или летчик не станет проверять.

А летчик пришел и вытащил ее оттуда. Хороший вроде бы и летчик был, этот парень. Он не из нашей, из второй эскадрильи был. Рита его фамилию называла, уже не помню.

Она начала упрашивать его: Санечка, миленький, возьми меня, пожалуйста.

Он ее отгоняет, а она просится.

Пока он ее не взял за плечи и, глядя в глаза, не сказал: "Рита, тебе еще жить нужно", - повернул и в спину подтолкнул.

Она еще обиделась на него за это.

А этот экипаж так и не прилетел - разбились. Погода была плохая, облачность низкая, да еще вечерело. В тот раз несколько экипажей при перелете на вынужденную сели.

А этот Саша разбился, все погибли.

Потом эта Рита долго вспоминала его взгляд, когда он ей сказал, что "тебе еще жить нужно". Он на нее не ругался, а как-то даже наоборот. Так на нее посмотрел, как вроде просил ее уйти, чтобы живой осталась.

* * *

Погибали не только при боевых вылетах. Самолеты разбивались. Тот же экипаж Амбросимова сразу после окончания войны разбился. На парад Победы несколько самолетов из нашего полка надо было перегнать в Москву. Полетели и где-то в Карпатах воткнулись в гору.

Войну прошли, живыми остались. А тут погибли.

После этого нас отправили перегнать самолеты в Москву для парада уже из какого-то запасного полка, который и не участвовал в боях. Меня как раз командиром этого отряда назначили. Ехали поездами через Польшу, через Львов - со своими приключениями. Из-за поляков чуть под трибунал не попали.

В параде мы не должны были участвовать, а наша задача была пригнать самолеты, на которых участники парада должны были лететь.

Это с разных полков тогда так собирали самолеты для участия на параде в Москве.

* * *

Или тоже, самолет сел на вынужденную, посылают его забрать. Чтобы на аэродром прилететь на нем. Несколько раз так отправляли. Какой-то экипаж сядет в поле, а забрать самолет и прилететь уже других посылают.

Один раз нас так с Костей, штурманом моим, отправили, чуть живыми остались.

Причем даже не нашего полка был самолет. Из соседнего полка сели, а забрать самолет нас отправили.

* * *

Поехали мы с Сафоновым и еще техника нам дали. Несколько бочек с горючим, чтобы заправить. Чтобы оттуда до аэродрома долететь, около часу лету. Как бы рядом.

Команда, как всегда, на месте разберешься и определишь, можно взлететь или нет. Не рискуй, но постарайся, мол, прилететь.

Добрались туда. Эти ребята из соседнего полка от села недалеко так сели. Они уже в темноте садились, может, и не совсем разобрались, что возле села упали.

Первый день, как туда приехали под вечер где-то, сразу пошли к самолету. Техник начал смотреть, что и как с самолетам. Я тоже с ним смотрел.

* * *

А ребят настреляли где-то, весь в дырках самолет. И фюзеляж, и крылья - очередями прошивали со всех сторон. Досталось им, конечно.

Садились не на шасси, самолет от удара об землю тоже пострадал. Обшивка где-то оторвалась, заклепки в каких-то местах не выдержали.

Но посмотрели так с механиком - вроде бы самолет не очень поврежден. Бензопровод надо заделать, еще что-то. Но такое, что можно починить и сделать такой подлет небольшой.

Механик до темноты там возился, чтобы утром меньше было, а мы с Костей пошли смотреть, как можно взлететь.

* * *

Ходили-рядили, как ни прикидывали, а получается единственная возможность - это взлетать по дороге, которая между хатами проходит.

Еще весна такая ранняя была. Снег только сошел, земля вся мокрая. Посмотрели - по полю никак не получиться. Увязнет, перевернемся. Там овраг еще, там косогор. Получается, только по этой улице между хатами можно разбег сделать. Она как раз прямая такая и как бы по ширине подходит, ничего не мешает.

* * *

На следующее утро механик сразу к самолету, а мы с Костей начали уже прикидывать более точно. Одновременно какого-то дядьку местного привлекли, он как председатель колхоза. Без руки, вернулся недавно - это село под немцами было. В селе одни старухи почти.

Попросили этого председателя собрать кого можно - надо самолет на шасси поднимать. Потом протащить ближе к началу улицы. Каких-то двух коров нашли, чтоб подтащить. Это наш механик и этот дядька всеми командовали.

А мы с Сафоновым шагами по нескольку раз вымеряли длину разбега, ширину в разных местах. Как не мерили, а мешает дерево. Тополь как раз так в конце этой улицы рос. Высокий такой, не сможем взлететь, заденем.

Надо его спиливать.

* * *

Вот это с утра как началось, мы уже и не обедали, хотя нас звали поесть. Старались успеть, чтобы засветло взлететь и к себе прилететь. Еще такая погода, что вот-вот дождик пойдет, тогда уже не взлетишь. Так, хотя бы это дорога уже подсохла, а так и ее развезет. Придется несколько дней куковать.

Хотя тоже, казалось бы, зачем спешить. Быстрее на боевое задание попасть - никто особенно не стремился. На следующий день взлетели б. Пошел бы дождь - через несколько дней полетели. Но все равно - спешили побыстрее вернуться. Задание выполнить.

Пока самолет подняли, пока там механик еще прикручивал, пока на этих коровенках самолет подтащили. Дерево пока спилил - уже дело к вечеру. Меня в шею никто тут не гнал, сам как-то настроился улететь именно в этот день. Сафонов, кажется, даже и говорил что-то, что, может, не нужно спешить, завтра полетим.

* * *

Вроде все приготовительные работы сделали. Моторы запустились. Приборы как бы все нормально показывают. Те, которые работают. Какие-то не работают. Вроде, самолет слушается штурвал, можно лететь.

Мы с Сафоновым залазим в самолет, механика не берем.

Он еще начал было проситься, я ему сказал. Куда ты лезешь уже. Не видишь, по какой улочке да между хат мы будем пробовать взлететь. Если погибнем, то хоть не все уже. Доберешься сам в полк.

Он и отстал, понял, что лучше на попутках добираться, чем так рисковать.

* * *

Немножко подрулил еще самолет. Начал разбег, набирать скорость.

Когда шагами мерили, казалось достаточная ширина улицы. Какие там, в селах, дороги между хатами. Два воза чтобы разъехались, да еще немного с двух сторон.

Когда самолет начал набирать скорость, дорога-то не очень ровная, ямы какие-то. Да еще сверху как бы подсохло, но глубже глина мокрая. А самолет тяжелый.

Начинает самолет юзом водить из стороны в сторону. Секторами газа выравниваешь самолет и добавляешь газа, а у самого все стынет.

В такие моменты всего колотит, а надо плавно управлять и рычагами газа и штурвалом. Сильно дергать нельзя.

Правой рукой штурвал держишь, а левой рычаги газа передвигаешь. Два эти рычага слева находились. Их надо одновременно передвигать. И то один, то другой чуть больше - чтобы выравнивать самолет. Пальцами только, по чуть-чуть так.

А тут сразу при таких взлетах, то левое крыло, то правое крыло уходит вперед, вот-вот ударишься, зацепиться то ли за дерево, то ли еще за что-то. В какую-то из хат врежешься.

* * *

Страшно еще больше добавлять газ, а если не добавить - не взлетишь. Обмирает все внутри, а толкаешь все больше, газ добавляешь. И ручками газа выравниваешь, одновременно, самолет.

Конец улицы уже набегает, а там пень этот от тополя торчит. А за ним еще какая-то хата или сарай.

* * *

В такие моменты, когда чувствуешь, что нельзя, а сам делаешь и понимаешь, что вот еще немного и уже не остановишься. Или ударишься, зацепишься - или взлетишь.

Чудом каким-то самолет удержал на прямой и скорость успели набрать. Оторвался самолет, сумели над хатой, которая за этим спиленным тополем стояла, пролететь. Тоже тогда в миллиметрах от смерти пронеслись.

Хорошо, что эта хата боком так стояла, не торцом крыши, а в длину. Показалось, что даже шасси слегка коснулись крыши хаты. Качнуло так вверх. Видно, за счет того, что шасси крутнулись, так и удалось перескочить. Если б не крутились - там бы были.

Как всегда при таких взлетах - сразу мокрый весь: и спина, и задница - как тот говорил. Чувствуешь, как струйки пота текут по всему телу, и минут пять-десять приходишь в себя. Всего колотит, сердце в горле, кажется, бьется.

* * *

Самолет набирает высоту, еще как бы в себя не пришел, но глаза уже по приборам пробегают.

Смотрю - давление воды падает. Когда на земле смотрели, запускали моторы - на холостом ходе вроде все нормально. А когда полетели, давление поднялось, а где-то водопровод от удара согнулся, какая-то трещина образовалась - и уже в воздухе вода из системы охлаждения начала вытекать. Надо срочно садиться куда-то.

Лететь можно не больше десяти-пятнадцати минут. Штурмана спрашиваю, куда ближе всего можно сесть. Он говорит, как раз должны успеть на аэродром, где стояли недели две тому назад. Дал мне направление, на этот курс легли. Сафонов еще так говорит: "Вот, хорошо, сейчас прилетим, пойдем к своей хозяйке, поужинаем хорошо".

Мы на этом аэродроме долго стояли. В одной хате у тетки вместе с Костей жили, она к нам хорошо так относилась, вроде как к своим детям.

* * *

Аэродром знакомый, поэтому только из-за леса выскочили сразу на посадку. Не как обычно, а с другой стороны сели. Уже когда покатились по полосе, смотрим, а какие-то самолеты не наши стоят. Несколько штук, но большие такие.

Что-то вспомнил, что говорили нам, что американцы, самолеты дальней авиации, должны начать бомбить Германию. С аэродромов во Франции или откуда там будут взлетать, а после бомбежки садиться будут у нас где-то. Опять заправляться, бомбы брать и отсюда опять лететь бомбить Германию, чтобы потом там сесть. Челночные такие полеты.

Когда уже сели, эти самолеты увидели, вспомнил, что нам говорили, чтобы мы не садились на этот аэродром. Не объясняли почему, но приказ - садиться на такие-то аэродромы запрещено. Несколько аэродромов называлось, наверное, американцы выбирали какие из них подойдут. Запасной еще.

Похоже, они как раз тогда делали первые пробные полеты. Проверяли аэродромы, хватит ли длины полосы. Качество взлетных полос.

* * *

Зарулили на свое старое место на стоянке, хотя можно было куда угодно - стоянка пустая была. Не успели мы со штурманом вылезть из самолета, едет легковая машина. Джип, тоже американский. Выскакивают из него два полковника. Один в летной форме, а второй - "красноголовый".

Этот общевойсковой полковник с матом на нас, какого вы тут сели, не знаете, что запрещено сюда приземляться. Это аэродром только для американских самолетов. Нарушаете приказ самого главкома, секретный объект гитлеровцам хотите раскрыть.

* * *

Такое говорит, что и не поймешь, что ему сказать.

Откричался, я докладываю им. Смотрю больше на этого в летной форме, что выполняем такое задание, переправляем самолет с вынужденной посадки на свой аэродром, в воздухе была обнаружена неисправность, требуется ремонт водопровода.

Опять тот же начал кричать, снова ругается. А в летной форме полковник как-то молчит. Выяснили, что у нас вода вытекает, лететь не можем. За пятнадцать-двадцать минут полета воды почти не осталось. Надо отремонтировать, заправить водой, а потом сможем улететь.

Опять, вашу мать, перемать, какой ремонт, улетайте.

Смотрю на них - два полковника, конечно, но куда лететь. Взлететь и через пять минут в землю воткнуться.

* * *

Что-то они отошли от нас, поговорили между собой. Потом этот летчик или кто он там был: сколько вам воды надо. Сказали.

- Хорошо, стойте возле самолета. Сейчас приедет заправщик, воды зальете и улетайте. Никакого ремонта.

* * *

Что-то еще добавил, что если не послушаемся, то, чуть ли, не под трибунал пойдем.

Сели в свою машину и уехали. Мы с Костей стоим, друг на друга смотрим. Сафонов еще так выразился: "Ну вот, прилетели. И поужинали, и переночевали".

Не знаю как у Сафонова, а у меня даже какая-то обида внутренняя была. За что так накричали, обругали? Тут, чуть живые остались, когда взлетали, успели сесть, чтобы самолет сохранить. На тебе, прямо в шею выталкивают - лететь на неисправленном самолете, уже темнеет.

Что мы голодные, воды некогда было попить, торопились успеть, чтобы засветло прилететь - это никого не интересует.

* * *

Что делать, не сообразишь. Своему командиру попробовать доложить, не дадут позвонить. Улетать - может, и сумеем долететь. Осталось лететь минут тридцать до своего аэродрома. Но можем и не успеть, двигатель заклинит в воздухе.

Стоим, ждем, когда приедет заправщик.

* * *

Смотрим, как раз по направлению к нам идет какая-то группа людей. Ближе подошли, видим - идут человек восемь и какие-то не наши. Догадываемся, что американцы, экипаж идет к своему самолету. Может, не только экипаж.

Все в одинаковых светло-коричневых кожаных комбинезонах. Красивые такие комбинезоны, карманов много, на молниях. Один в фуражке, остальные кто в пилотке, кто в шлемофоне. Подошли к нам, остановились.

Мы с Сафоновым стоим возле самолета, они так рядом. Смотрим друг на друга, они больше самолет наш разглядывают, на нас поглядывают только.

Почти все американцы уже не молодые, лет по тридцать пять, а нескольким и больше. У одного уже и седина, может, командир. Все высокие, на голову выше нас с Костей.

* * *

Они на нас поглядывают, а мы на них. Встретились. Я понимаю, что они на нас как на детей смотрят.

Мы стоим в наших этих черных комбинезонах, матерчатых. У меня где-то метр шестьдесят пять, после ранения, когда спину сломало, я сантиметров пять роста потерял. А Костя еще и пониже меня ростом был. Возраст у нас - по 23 года.

В основном на самолет смотрят. По глазам видно, что им не приходилось еще видеть такие пробоины у самолета. Еще и сами не знают, что значит - побывать под таким огнем. Каких-то улыбок, что шуточки между собой говорят - не видел.

Эти же американцы не знали, что это не нас так обстреляли немцы. Просто видят, что самолет в дырках весь. А мы рядом стоим. Значит, это мы остались живые после такого.

Хотя после нескольких заданий и мой самолет такой же прилетал.

* * *

Кто-то из них даже обошел с другой стороны. Между собой что-то тихонько перекидывались словами, но больше молчат. Молча рассматривают наш самолет, иногда на нас поглядывают.

Мы тоже молчим. Мне еще как-то так за комбинезон Сафонова не удобно. Старый уже был, скоро должны были новые выдавать, поэтому у него со всех сторон какими-то лохмотьями висело, дырки.

Я еще как-то старался, если сильно разорву, зашить свой, а Костя никогда иголки в руки не возьмет. Оторвется, клок висит, так и ходит.

Да еще пока лазили по этой глине - замазались, и сапоги и сами перепачкались. Помыться времени не было, спешили.

* * *

Американцы эти стоят, никуда не спешат вроде. Пока они на нас так смотрели, самолет наш рассматривали, ни разу никто из них не улыбнулся. Наоборот, как мне показалось, они как бы не верили, что можно было остаться живыми с такими пробоинами. Они, наверное, еще такого и не видели никогда. Видят, что самолет только что из боя. Снизу еще там висело, оторвано было так, что внутренности видно. Без шасси посадку совершали. Когда на вынужденную посадку садились, на "брюхо", всегда что-то отрывалось, отлетало.

* * *

Тут едет заправщик. Выскакивают несколько человек, начинают нам воду заливать. Горючее тоже залили. Все готово, ничего не жалко - только улетайте.

Американцы эти чуть в сторону отошли, по направлению к своему самолету. Но продолжали стоять, видно, хотели посмотреть, как взлетим. Может, не верили, что на таком самолете можно взлететь.

* * *

Залезли с Костей в самолет. Моторы запустил, прогревать уже не надо. Не так давно только сели. Спасибо этим полковникам, остыть еще не успели.

Чорный Василий Иванович, командир звена 1-й авиаэскадрильи 82-го гвардейского авиаполка, май 1945 г.

Такое настроение из-за этих полковников, которые наругали ни за что, что вот так заставляют лететь. А тут еще американцы такие разодетые, ухоженные. Из-за них - ты хоть разбейся, никому нет дела.

Сам себе думаю: ну, ладно, сейчас я вам покажу, как мы летал. Аэродром был знакомый, мы там долго сидели, хорошо изучили. Как стоял самолет, не стал выруливать на взлетную полосу, чуть повернул, и прямо поперек взлетной полосы и взлетел.

* * *

Как раз это было в нужную сторону, чтобы в воздухе уже не доворачивать, время не терять.

Долетели с Костей, успели сесть на свой аэродром, еще даже не совсем стемнело. Задание выполнили и с американцами так повстречались.

* * *

С этими американцами, их полетами, тоже было дело. Позже, когда они уже стали летать своими группами. День какой-то был такой теплый, солнечный. Нас человек двенадцать, наверное, в траве лежали на солнышке. На аэродроме, но не совсем так рядом с самолетами. Как бы все спокойно, а тут слышим гул самолетов.

Что значит паника.

Казалось бы - все летаем. Самолеты знаем, отличаем свои - немецкие. Американские как бы не очень знали. Но все равно. Кто-то глянул вверх и крикнул: "Немцы".

А эти самолеты летят, ромбом у них такое построение, как и у немецких бомбардировщиков было. Большая такая группа летела и уже близко над нами.

Один крикнул, кто-то один сорвался бежать, и все побежали, кто куда. Самим бомбить опыт уже был, а от бомб прятаться - опыта не было. Кто в кусты какие-то запрятался, кто стал чуть ли не землю рыть руками...

Когда кто-то присмотрелся, крикнул: "Это американцы. Отбой воздушной тревоги", - собрались вместе и стали друг над другом смеяться. Потом еще долго вспоминали и подшучивали, кто куда бежал, кто кого обогнал, какой травой или ветками пытался замаскироваться от бомб.

Опыта, как у той же пехоты не было, куда надо прятаться при бомбежки. Когда сам бомбы бросаешь, еще не означает, что умеешь от них прятаться.

* * *

Среди этих американцев, может, кто-то из родственников тогда летал. Это уже после войны узнал, что - мне они троюродные или какие там - два брата были американскими военными летчиками.

Отец мой, дед Иван, рассказал, что когда его отец, мой дед Павло, ездил на заработки в Америку, то во вторую поездку с ним поехал его брат двоюродный. То ли по матери, то ли по отцу, не знаю. Дед Иван что-то объяснял, но так и не понял. Вроде не по отцу - у него другая фамилия была.

А дед Иван, оказывается, поддерживал связь, даже переписывался с кем-то. Когда уже хрущевские времена наступили, даже какие-то хустки получал посылкой.

Дед Павло со своим этим братом как раз оказались в Чикаго на заработках в шахтах в то время, когда там известные события были. То, что потом стало отмечаться как первомайский праздник.

И принимали участие тогда в тех волнениях рабочих в Чикаго. Вроде бы, сам дед Павло не очень там был активным участником, а его этот родственник, брат двоюродный, чуть ли не как один из организаторов был.

Когда полиция начала искать его, чтобы арестовывать, то этот брат убежал в Бразилию. Сначала его хотели арестовать. Когда он убежал, то деда Павла тоже хотели арестовать, как родственника. Кто-то его предупредил, и ему пришлось тоже убегать, но он вернулся домой, в Украину.

А тот брат через какое-то время вернулся опять в Америку. Туда же в Чикаго. Женился на какой-то местной девушке, так и остался там с семьей. Там у него родилось два сына, которые оба стали американскими военными летчиками.

В годы войны они уже не молодыми должны были быть. Не знаю, по сколько там лет, но вроде, должны были еще и летать. То, как мне отец рассказывал, прикидывали возраст, получалось, что старшему где-то около сорока лет было к концу войны, может за сорок.

По возрасту, они во время войны должны были еще служить в армии. Их отец помоложе был, чем дед Павло. А женился, когда сам уже был в возрасте, не молодым. То есть его дети получались младше, чем мой отец - Иван Павлович,- но постарше, чем я, лет на десять-пятнадцать. Они были мне как троюродные дядьки, или какие там.

То есть они, как военные летчики, вполне могли принимать участие в боевых операциях американской авиации.

Интересно, конечно, по-своему. И они, и я стали летчиками. Какая-то одна линия получилась. Родственники все-таки.

Может, тогда один из тех американцев и был моим родственником, кто знает.

 

© Евгений Чорный, 2009 г.